Познакомившись в прошлых частях с общим колоритом Ташкента, покатавшись на красивейшем в Азии метро и прогулявшись вдоль городского канала, начинаю рассказ о Ново-Городской стороне, одном из двух исторических центров Ташкента, строившемся в 19 веке в стороне от древних сартских махаллей как самодостаточный русский город по регулярному плану. Сердцем его с самого начала был Сквер, та самая «Звезда Востока», несчётное число раз менявшая название. О сквере, его окрестностях до местной площади Независимости и о том, почему ташкентским старожилами и эмигрантам больно видеть свой город — далее.
Землетрясение может порушить город сильнее, чем война, а государственные планы реконструкции оказаться хуже, чем бесчинство коммерческих застройщиков.
Вот так Сквер выглядит ныне, и «звездой», по аналогии с известной площадью в Париже, его прозвали в 1940-е годы эвакуантки Анна Ахматова и Надежда Мандельштам, в шутку придумавшие легенду о том, что покоривший Ташкент генерал Михаил Черняев, утверждая план города, тайно мечтал в туркестанских песках о Париже Востока. На самом деле рисунок улиц вокруг Сквера ещё интереснее — на запад, к Анхору и Старому городу, три улицы идут под прямым углом, а в остальных направлениях, в тогда не застроенную степь, ещё 4 улицы асимметрично расходятся лучами. Канонический ракурс — с запада на восток: в центре памятник Тамерлану, которого в Узбекистане называют не иначе как Амир Тимур, за ним 17-этажный отель «Узбекистан» (1974) и увенчанный фигурами аистов Дворец Форумов (2008-2009), между которых уходит на восток улица Тарракиёт (бывший Саларский проспект), а по бокам Мустакиллик (Независимости, бывшая Пушкина) и Истикбол (бывший Куйлюкский проспект) соответственно.
Вид в обратную сторону под углом — эту сторону занимают внушительные мужская и женская гимназии (1888) с надстроенными в 1930-х годах третьими этажами, с 1991 года занятые Ташкентским юридическим институтом. Между ними уходит местный «Бродвей» Сайилгох (бывший Кауфманский проспект) и улицы Матбуотчилар и Истикбол по бокам.
С севера на юг лучше всего виден сам Амир Тимур и пересекающий Сквер проспект его имени (бывший Московский). Слева Ташкентские куранты, справа Торгово-промышленная палата, о которых я расскажу позже.
И вид от курантов на север, где заметнее всего круглое здание Музея Тимуридов (1996), этакий манифест «каримовского стиля». В самом музее я не был, с чужих слов — там красиво, но не очень-то информативно, скорее пантеон, чем исторический музей. Поодаль — новый отель «Центральный» («Марказий») и телебашня (1978-84, 375 м.), к которой мы долго шли вдоль канала в позапрошлом посте. На переднем плане же обратите внимание на решётку Сквера — не знаю точно, когда она сделана, но в Ташкенте она такая вроде бы одна.
И вроде бы тут красиво и уютно, без холодного пафоса центральных площадей Астаны или Алма-Аты… но только сложно любить Сквер Амира Тимура в его нынешнем виде, если знать его историю. Хотя бы потому что до 2009 года это был действительно сквер из вековых чинар, где это дерево и стало символом Ташкента.
Первоначально здесь находилась круглая немощёная Константиновская площадь на перекрёстке главных улиц — Кауфманского и Московского проспектов, направления которых восходили к старому тракту Ташкент-Коканд и чуть ли не Великому Шёлковому пути. Название площади недвусмысленно намекало на генерала Константина Кауфмана — командующего всей Туркестанской кампанией и рядом её важнейших сражений, в 1882 году здесь же, на площади, и погребённого: парадокс, но многие обычаи советского времени, вроде переименований городов или могил полководцев на перекрёстках, в царские времена зарождались именно в Средней Азии. Вокруг могилы год спустя разбили сквер, откуда, впрочем, уже в 1889 году прах Кауфмана перенесли в Военный собор. В 1901 году Константиновский сквер ещё и прирос обширным Городским садом, и в получившемся зелёном массиве прошла Туркестанская выставка, призванная продемонстрировать миру новое лицо Русского Туркестана. Много фотографий с выставки есть здесь, а один из её павильонов — Цветочный (по назначению) или Мавританский (по облику), принадлежавший по разным данным то ли купцу Филатову, то ли купцу Первушину (основатель ликероводочного завода, район которого ташкентцы по старинке зовут Первушкой) — простоял в Сквере до 1990-х годов.
Кауфман же в 1913 году вернулся в сквер — но уже не могилой, а памятником. Надо сказать, монументальный стиль Русского Туркестана оказался весьма узнаваем — я сразу вспомнил памятник Пржевальскому на берегу Иссык-Куля: те же скала, орёл и гордо глядящий вдаль царский военный. Ташкентский памятник, мне кажется, был зрелищнее, но…
…это сейчас модно представлять большевиков разновидностью русского национализма, на деле же бороться с наследством «царистских колонизаторов» и прославлять «героев национально-освободительной борьбы» по всем национальных окраинам начинали именно при них. Кауфман простоял всего несколько лет, а снесли его по частям: сначала собственно генерала, затем оказавшихся вполне самодостаточными солдат, затем гранитный постамент, на подиум под которым водрузили знамя и пушки Ташкентской крепости. Сквер в это время назывался сначала почему-то в честь террористки-левоэсерки Марии Спиридоновой (в Ташкенте и Самарканде она отбывала ссылку… но изрядно ПОСЛЕ этого переименования, попав в немилость к Советам), в 1919 году стал сквером Революции, и в нём началась какая-то дичайшая чехарда монументов: конструктивистский памятник-трибуна (!) «Серп и Молот» (1919-1926), колонна «Маяк Революции» (1926-1930), бюст Ленина с надписью «Пятилетку в 4 года» (несколько месяцев в 1930-м), дальше вновь подиум постамента с орудиями, и наконец в 1935 году Сквер вновь стал проезжим. Возобновилась чехарда после войны, когда в Сквере обосновался сначала Сталин, затем (с 1961) доска с программой ЦК КПСС на русском и узбекском языках (за что была прозвана Русско-узбекский словарь), и наконец в 1968 году — Карл Маркс в каком-то скорее конструктивистском образе Факела Революции. Сквер Маркса оказался наиболее стабилен, обзавёлся кафе-морожеными, бетонной коробкой ресторана «Дружба», да и старый Цветочный павильон всё так же привлекал прохожих, и в жаркий день не одно поколение ташкентцев шло со стаканчиком мороженного на лавочки в тени чинар.
С новой эпохой перемен в 1991 году сквер стал просто Центральным, в 1993 убрали Маркса, а в 1994 на его место пришёл Тамерлан, грозно глядящий на Запад ныне. Затем власти понемногу искоренили и мороженные, и «Дружбу», и Мавританский павильон, а настоящая катастрофа пришла в 2009 году: затеяв капитальную реконструкцию, власти во-первых свели полуторавековые (с 1883 года!) чинары, а во-вторых разрушили часть зданий по краям, включая закрытую с советских времён Александро-Невскую церковь (1889). Говорят, иные старожилы тогда лишь стояли и плакали, и для многих, особенно уехавших, Ташкент после этого перестал быть городом, который они помнили и любили.
Но я здесь первый раз и другим этот сквер не помню, поэтому мне он конечно понравился.
Пройдёмся теперь по его краям.
Снесённая церковь была домовым храмом Учительской семинарии (1879), стоявшей на месте той самой Торгово-Промышленной палаты.
За южной частью проспекта Амира Тимура — уже упомянутые Куранты, в том же 2009 году внезапно размножившиеся делением. Оригинал построен в 1947 году, а на башню водрузили трофейные часы с разрушенной войной ратуши прусского Алленштайна (ныне Ольштын в Польше; ратуша по ссылке тоже есть), вывезенные сюда часовщиком (до войны) Александром Айзенштейном — городские власти так впечатлились подарком, что велели построить специальную 30-метровую башню. Зачем понадобилось её удваивать — не знаю, но точность копирования поражает — вот попробуйте угадать, какая из них настоящая?
Правая, что у проспекта Тимура… К левой башне на улице Истикбол примыкает вполне аутентичный (хотя по архитектуре ни за что не догадаться!) Ташкентский Дом Фотографии (1934), ныне один из лучших в городе выставочный зал.
Дальше (на кадре с башнями его крыльцо) уже знакомый Дворец Форумов, которому я даже готов простить «коробочность» облика за аистов на крыше и «шердорские» лица на углах. Отель «Узбекистан» же, даром что символ советской архитектуры в своём городе, а по-моему довольно уродлив, и его фасад — типичная «агрессивная поверхность», от которой начинают болеть глаза. Схожий по смыслу отель «Казахстан» в Алма-Ате, по мне так, существенно удачнее вышел.
За проспектом Мустакиллик — если ничего не путаю, бывший Горком КПСС (1940), ныне Союз писателей Узбекистана.
Под которым притаился уютного вида Госбанк (1888).
Через северную часть проспекта Амира Тимура — Центральный дом офицеров.
В основе которого — старое Военное собрание (1885), обязательный орган в новопокорённом Туркестане. А за ним будут уже знакомые Музей Тимуридов и пара бывших гимназий.
Следующий круг опишем в обратном направлении по прилегающим к Скверу улицам. С проспекта Мустакиллик, когда он был ещё Пушкинской улицей, а может даже Лагерным проспектом (это название, в те времена вряд ли ассоциировавшееся с «тайгой дремучей за проволокой колючей», улица носила изначально, до 1899 года), в Сквер глядел симпатичный Главпочтамт, на бронзовых львах у крыльцах которого в детстве сиживало не одно поколение ташкентцев. Он был разрушен землетрясением, а стоять мог бы у подножья отеля «Узбекистан».
На Тарракиёт — пара подозрительного вида домиков, о происхождении которых я ничего не нашёл.
А вот улица Истикбол, бывший Куйлюкский проспект, за Дворцом Форумов куда интереснее.
Слева бывшая Вторая Женская гимназия (1912), по-моему самое внушительное здание дореволюционного русского Ташкента, ныне занятое подобающим его архитектуре Вестминстерским университетом — филиалы иностранных вузов и косящие под них шарашкины конторы со звучными названиями в Средней Азии не редкость, но престижнее всего в Ташкенте считается филиал МГУ. Справа — бывшая Казённая палата (1887), ныне Государственная библиотека имени Навои, вот только непонятно, куда делась бывшая ещё несколько лет назад шатровая башенка.
Между Истикбол и южной частью проспекта Тимура вклинился тот самый бывший Горсад, ныне парк Улугбека, с одной стороны которого уже упомянутый Вестминстерский университет, а с другой, на Тимура — Старый Хокимият (мэрия) 1990-х годов. Новый — здесь же, напротив, и столь невзрачен, что сфотографировать его я просто забыл.
По проспекту Тимура стоит пройтись в этом же посте, так как вдоль него продолжается правительственный квартал. На углу Бухарской улицы (где находится в том числе центральный офис «Билайна», в котором я не без приключений покупал сим-карту) нечто, более всего похожее на московские бизнес-центры в упразднённых заводах.
Собственно, это оно и есть — как часто бывало в Советском Союзе, с главной площадью мирно соседствовало производство (например, в одном из зданий площади Ала-Тоо в Бишкеке по сей день обитает текстильная фабрика), здесь — эвакуированный в 1941 году из Подмосковья завод «Фотон», производивший различные технические лампы, в том числе для военной промышленности. Снесли его совсем недавно, и вроде бы вывели на другую площадку… хотя на сайте прайс-лист не обновлялся с 2013 года. Под раздачу, по славной узбекской традиции, попал и оригинальный административный корпус на углу Узбекистанского проспекта.
А если учесть, что на чёрно-белой, явно снятой до землетрясения фотографии, очень похожее здание подписано как Городской музей — то возможно, в основе это был редчайший в Средней Азии образец конструктивизма (но это лишь предположение — его историю я так и не нашёл).
Наискось за перекрёстком от бывшего круглого корпуса — сталинка хокимията Ташкентской области, увенчанная в независимом Узбекистане голубым куполом.
Причём и он в основе дореволюционный — первое в Ташкенте трёхэтажное здание Туркестанского окружного суда (1913), переданное Среднеазиатской железной дороге ещё до войны, ныне обращено почти сталинского вида фасадом во двор.
Ещё пара знаковых объектов располагалась по соседству. Первое строилось как биржа труда, как-то незаметно превратившаяся в Народный дом (1912), первый в Ташкенте театр без постоянной труппы, в 1935 году занятый Музеем искусств Узбекистана, пережившим землетрясение, но снесённом в 1974 году для строительства нового здания.
Второе — Общественное собрание (1910), которое всяческие искусствоведы регулярно чествуют одним из худших образцов русского модерна. При Советах сначала Дом свободы, с 1930-х годов кинотеатр, а снесли его уже в независимом Узбекистане.
Но главная из окружающих сквер улиц — всё-таки Сайилгох, уходящая на запад и соединяющая две главные площади. Её название с узбекского можно перевести как «променад» (дословно — «прогулочная»), я бы такую обозвал арбатиком, ну а местных она — Бродвей.
Изначально она называлась Соборной, но видимо в 1880-е получила то название, под которым вошла в историю дореволюционного Ташкента — Кауфманский проспект, и в те времена славилась своими магазинами и торговыми представительствами. Вдоль нынешней Сайилгох господствовал крупнейший в городе Торговый дом Арифа-ходжи — едва ли не первого в Русском Туркестане узбека, ставшего купцом-миллионером и гласным городской думы.
Один из старых магазинов при Советах стал «Детским миром» и благополучно простоял до землетрясения.
Самым же необычным зданием Кауфманского проспекта безусловно был кинотеатр «Хива» (1910) соответствующего облика, пожалуй первая в Средней Азии стилизация под местную старину. Вскоре он разделился на «Летнюю Хиву» (в скверике под открытым небом) и «Зимнюю Хиву» (в изначальном здании), сгорел в Гражданскую войну, был восстановлен «по мотивам» как «Молодая гвардия» и наконец опять же был разрушен землетрясением.
Всю советскую эпоху Кауфманский проспект назывался проспектом Карла Маркса, и проходил сквер насквозь, вобрав бывший Саларский проспект, который ныне улица Тарракиёт. Пешеходкой его западная часть стала в 1980-е годы, и говорят, тогда на ней жизнь кипела, собирались всяческие уличные художники, артисты и музыканты разной степени неформальности… словом, те, кого в азиатской размеренности нынешнего Узбекистана мне очень сложно себе представить. Сейчас это просто тихая пешеходная улица, где приятно гулять. О былом напоминает разве что множество советских в лучшем смысле слова кафе с неизменным и кажется самым ташкентским блюдом — табака («цыплёнка» к нему тут обычно не пишут).
Да художники продолжают что-то малевать на углу такой же пешеходной Зерафшанской улицы. (В кадр влез люлёнок, показывающий, сколько тысяч сумов он хочет).
На Зерафшанской вернисажик, где есть и картины, и классическая местная сувенирка, и всяческие советские артефакты типа значков с гербами.
И вернисаж этот весьма велик! Всё же мы в огромном городе да в стране, где торговля в почёте.
Заканчивает Зерафшанскую (до революции она называлась Ирджарской), если я не ошибаюсь, Гознак.
В основе которого (или где-то рядом стоял, точно не понял) дореволюционных пассаж Яушевых — про эту купеческую династию из Троицка, имевшую торговые дома в своём городе, в Челябинске, Казани, Кустанае и Ташкенте, я писал давным-давно, и думал тогда — в Ташкенте их магазин тоже не помешало бы увидеть. А это, оказывается, уже и невозможно.
Где-то в этих же кварталах, на практически затёртом стройками 1970-х и 2000-х Воронцовском проспекте была неожиданно скромная Городская дума Ташкента (1899).
А теперь — новое главное здание Национальной библиотеки… кому-там минский Алмаз Знаний не нравится?
Но вернёмся на Бродвей, вернее — к его окончанию. Ну как не потроллить страшную СНБ (которую в этой стране боятся и которая располагает большим арсеналом и личным составом, чем армия), сфотографировав её здание? Между тем, в сквере по соседству я повстречал трёх натуральных Агентов, как в «Матрице».
Вид вдоль перпендикулярной улицы Буюк-Туран.
А флигелёк принадлежит ташкентскому дворцу Романова (1891) — пожалуй, лучшему зданию Русского Ташкента и архитектурой, и историей, не столько собственной, сколько — своего обитателя. Ныне это Дворец приёмов МИДа, до 1990-х — музей прикладного искусства Узбекистана, до 1970-х — Дворец пионеров, в 1920-х годах — первое здание уже упоминавшегося Музея искусств на нынешнем проспекте Тимура, ну а до революции… это отнюдь не резиденция императора на случай его визита в Туркестан, всё было намного интереснее.
Великий князь Николай Константинович, племянник Александра II, родился в 1850 году, в 18 лет впервые из представителей царского дома закончил высшее учебное заведение — Академию Генштаба, после чего несколько лет путешествовал по Европе, увлекшись коллекционированием живописи. В 21 год стал командиром эскадрона, а затем на балу познакомился с американской танцовщицей Фанни Лир, с которой завязал роман. Родители, опасаясь скандала, отправили сына-военного в Туркестан, где в 1873 году он воевал под Хивой на самом сложном Казалинском направлении, а вернувшись, «заболел» Туркестаном и вступил в Русское географическое общество… но тут в его жизни вновь появилась Фанни Лир. А затем в Мраморном дворце вдруг обнаружилась пропажа трёх бриллиантов с оклада иконы, которой Николай I благословлял брак родителей нашего героя; поиски привели в ломбард, а из ломбарда — к адъютанту Николая Константиновича, заявившему, что заложить их ему велел сам Великий князь. Такого скандала дом Романовых ещё не знал! Фанни Лир выслали из России, а Николая хотели сначала разжаловать в солдаты и сгноить на каторге, но в итоге ограничились тем, что объявили душевнобольным, лишили фамилии, титулов, наград и наследства да сослали осенью 1874 года в Оренбург. Там неугомонный экс-князь времени даром не терял, отправляясь в полулегальные экспедиции по степям до самого Перовска (Кызылорды), по итогам которых писал не остававшиеся без внимания столиц анонимные статьи о водных путях и железных дорогах в пески Туркестана, а затем вновь влип в любовную интрижку с дочерью полицмейстера Надеждой Дрейер. Им позволили обвенчаться, после чего, в 1878 году, отправили ещё дальше — в строящийся Ташкент.
Здесь он по восточному обычаю нашёл себе вторую жену Дарью Часовитину — так и не понял, с кем брак у него был официальным, но в свете он появлялся с обеими дамами и от обеих имел детей. В Оренбурге его знали как полковника Николая Волынского, здесь же он взял себе звучную фамилию Искандер («аль-Искандер» — «Александр» — так в мусульманском мире знали Македонского) и занялся предпринимательством, в котором проявил хватку авантюриста и благородство аристократа. Он строил арыки, орошал Голодную степь, благоустраивал Ташкент (например, кинотеатр «Хива» тоже был его проектом), за этим пристально следила петербургская родня и на иные начинания огромные суммы посылал сам император… Николай Искандер же практиковал (не знаю, как это назвать) даже нечто, противоположное распилу — посланные на строительства собственного дома деньги он использовал на строительство городского театра. В общем, о пользе ссылки, ключевым мотивом которой было «эту бы энергию — да в мирных целях», я давным-давно писал в контексте Петровска-Забайкальского, и в Ташкенте это сработало на все сто — авантюрист превратился в созидателя.
И всё это время Николай Искандер (эта фамилия была утверждена за ним официально и с потомственным княжеским титулом) продолжал коллекционировать искусство (в том числе Венеру с Яблоком, её копию с лицом Фанни Лир, которую Искандеру уже в начале ХХ века прислала из Петербурга мать), а умер в 1918 году от воспаления лёгких, очень кстати для новой власти, сделавшей его дворец стал художественным музеем. Считается, что в плане дворец напоминает двуглавого орла, и по той же викимапии это пожалуй видно — но очень уж схематического, состоящего из прямоугольников. Впечатляющее описание его интерьеров с уже упомянутой Венерой или макетом ханской Хивы есть в википедии, но что из этого сохранилось — не знаю, да и вряд ли кто-то непосвящённый в узбекский МИД узнает в обозримом будущем.
А вот стоявший близ дворца, но куда более старый Иосифо-Георгиевский собор (1877), в основе первую каменную церковь Русского Ташкента (1868) снесли ещё в 1995 году (хотя храмом она не была с 1931 года). Судьба двух церквей из этого поста конечно поражает, для постсоветской эпохи это редчайший прецедент (хотя не единственный — так, в России была разрушена каменная церковь XVIII века под Кодинском в зоне затопления Богучанской ГЭС). Про Узбекистан уже не раз было говорено, что он меньше всего изменился с советского времени, в том числе и в этом.
Дворец Романова находится в цепочке скверов между улицей Буюк-Туран и проспектом Рашидова (бывшая Самаркандская) — в следующем стоит памятник Шарафу Рашидову, руководителю УзССР «эпохи застоя», а дальше Музей истории Узбекистана в бывшем Музее Ленина и впечатляющая высотка с часами — ныне издательство «Шарк» («Восток»), а изначально, видимо, Дом Печати.
За резными дверями музея — свои сокровища со всех концов Узбекистана, наследие зороастризма, буддизма, древних языческих культов….
С другой стороны от дворца — пафосного вида Галерея Искусств Узбекистана (2004, не путать с Музеем искусств!), а проспект отделяет от всего показанного на прошлом десятке кадров длинную площадь Независимости — Мустакиллик майдони. Главный вход на неё — через арку Эзгулик (Благих Намерений), которые и олицетворяют аисты, венчающие многие культурно-официозные объекты Ташкента (так что помните — всё тут делается исключительно с благими намерениями, включая вырубку чинар!).
Где-то на месте нынешней площади или в её ближайших окрестностях стояли домик Михаила Черняева — первое русское здание Ташкента (1865, то есть до официального принятия города в русское подданство) на краю крепостной эспланады.
И Белый дом — несколько раз расширявшаяся и перестраивавшаяся канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, через которую проходили всякие экзотические вопросы от орошения Голодной степи и прокладки железных дорог в песках Каракумов до вспышек чумы в аилах дикокаменных киргизов и убийств русских купцов сартскими религиозными фанатиками.
Центром же Соборной площади (как она называлась изначально) был Военный Спасо-Преображенский собор (1871-1889), главный храм Русского Туркестана (хотя и поскромнее собора в Алма-Ате, но тот и моложе). Его отличало необычное убранство с местными элементами вроде резьбы по ганчу, а в его ограде покоились и Константин Кауфман, и Николай Искандер. Взорвали его в более характерное, чем те две церкви, время — в 1935 году, причём не обрушенное заложенной взрывчаткой здание натурально добивалось из пушек.
В это время тут была уже Красная площадь, на месте Белого дома в 1930 году построили конструктивистский Совнарком УзССР.
В 1936 перед ним воздвигли Ильича с довольно живописным постаментом, в 1956 маленькую старую скульптуру отправив в Ургенч, а здесь установив покрупнее и заодно переименовав в честь Ленина площадь. Дом Советов в 1952-1953 перестроили в духе сталианса с национальными мотивами.
Следующая реконструкция произошла после землетрясения, завершившись к 1976 году — теперь на площади появились стеклянные коробки министерств УзССР и похожая на взлётно-посадочную полосу Аллея Парадов.
А так всё это выглядит сейчас — справа Сенат (верхняя палата парламента Олий Меджлиса), в центре Кабинет Министров (правительство), слева высотка Минфина.
Парк на площади очень уютен. На краю парка — неожиданно скромный Монумент Независимости (1991) с Глобусом Узбекистана (вот мы над Глобусом Украины смеялись, а тут это официальный символ) на том самом постаменте от Ленина и скульптурой Счастливой Матери (2006) у подножья.
А в сквере по соседству — Скорбящая мать (1998), главный символ Великой Отечественной в независимом Узбекистане, и её многочисленные копии строятся на месте привычных советских мемориалов с Солдатом-Освободителем по всей стране.
По бокам непременно резные айваны с книгами памяти.
И хотя в узбекских махаллях совершенно нет настроений в духе «это была не наша война», всё же в глубочайшем тылу, в стране крепких семейных уз образ Скорбящей матери действительно более уместен.
Такой вот противоречивый по настроению рассказ. Всё-таки землетрясение может порушить город сильнее, чем война, а государственные планы реконструкции оказаться хуже, чем бесчинство коммерческих застройщиков.
Узбекистан: блокнот исследователя 